Болтливая служанка - Страница 36

Как раз многочисленные «если только» и порождали тревогу. Если только полиция даст себя провести этой мизансценой — револьвером, вложенным в руку Гнуса, — и поверит в его самоубийство, если только она не начнет следствие и в ходе его посредством сопоставления свидетельских показаний не установит связи между Гнусом и ею, Франсуазой. Впрочем, это маловероятно. Если только…

Если только Гнус не оставил Свидетельств того, что он ее знал. Но даже если допустить, что у него найдут ее, Франсуазы, адрес, она преспокойно признает, что он приходил к ней на консультацию: Коринна, секретарша тем более верная благодаря своим сапфическим наклонностям, сможет это засвидетельствовать, как сможет засвидетельствовать и то, что больше он не являлся. Так что с этой стороны ничто не должно возбудить подозрений. Если только…

Если только и впрямь не объявятся фотографии. Этот пласт воспоминаний Франсуаза уже ворошила, но она перетряхивала их и добрую часть этой ночи, вновь и вновь воскрешая в памяти изысканные вечеринки, круглый диван и групповые маневры. Воспоминания оказались живыми, и она разнервничалась до того, что забыла как причину их, так и цель и принялась горько оплакивать отсутствие в ее постели Жоржа. Увы, у этого организатора-советника были странные принципы, и он, после того как назначил дату их свадьбы, несмотря на протесты своего личного брачного консультанта, вбил в свою здоровенную очкастую башку, что до наступления брачной ночи к ней не притронется.

Таким образом, эту, внебрачную, ночь Франсуаза провела без сна. Брачный консультант встретила нарождение утренней зари в состоянии тревожного возбуждения с преобладанием гипер-симпатикотонии, проявившейся, как это и полагается, в блестящих от переувлажнения глазах, в красных и белых пятнах на лице, в чувствительности солнечного сплетения, в блуждающих постпрандиальных болях, в легкой дрожи в конечностях, в предрасположенности к мигреням и разнообразным спазмам.

С первых же часов наступившего дня она приникла к связывавшему ее с внешним миром радиоприемнику, который в своих информационных выпусках обычно подробно комментировал уголовную хронику.

В первом выпуске и впрямь упоминалось о двух загадочных смертях, произошедших менее чем в семистах метрах одна от другой, в один и тот же час и каждая от выстрела в сердце. Не связаны ли они между собой? Об этом говорить еще слишком рано, как ответил, зевая, комиссар Снулли, которому поручено следствие.

Во втором выпуске уточнялось, что, судя по предварительным выводам, выстрелы в обоих случаях были произведены из однотипного оружия: револьверов калибра 6,35 мм.

В третьем выпуске сообщалось, что покойник с Марсова поля сжимал в руке револьвер калибра 6,35 мм, из чего делался вывод, что тут не исключено и самоубийство.

Гипер-симпатикотония Франсуазы начала понемногу спадать.

В четвертом выпуске ребром ставился вопрос: а что, если покойник из сада Трокадеро был убит из того же самого оружия? Немедленно проинтервьюированный по телефону, комиссар Снулли, зевая, ответил, что об этом можно будет судить лишь после вскрытия.

Во время пятого выпуска к телефону пригласили судебного медика. Тот ответил, что еще не приступал к вскрытию, но приступит к нему в нужное время. Так что пока ему нечего сказать. А когда ему будет что сказать, он скажет это следователю и комиссару. Комментатор отметил, что вскрыть этого судебного медика не удалось.

Франсуаза, не в силах долее сидеть на месте, спустилась за утренними газетами, скупая их у разных торговцев, чтобы не привлечь внимания.

Вернувшись к себе, она разворошила этот ворох и узнала, что Гнус прозывался Александром Летуаром, сорока пяти лет от роду. Его самоубийство единодушно объявлялось непреложным фактом, «поскольку у проводящих расследование оно, похоже, не вызывает сомнений».

Франсуазу охватило сильнейшее желание расцеловать проводящих расследование, этих бесхитростных прямодушных парней, не привыкших терзаться сомнениями. Теперь все пойдет замечательно, она чувствует: раз это самоубийство, а не убийство, никому не придет в голову устанавливать связь между ней и этим мерзавцем, поскольку никто не будет искать убийцу! Жуткая история так же мертва, как мертв сам Летуар: отныне, когда зазвонит телефон, это никогда не сможет быть Гнус.

И телефон зазвонил.

Франсуаза, потрясенная, долго смотрела на него, не снимая трубку.

Но телефон упорствовал. Франсуаза сняла трубку и проблеяла полагающееся:

— Алло? Это ты, мой ангел?

Да, это был Жорж. Франсуаза вздохнула, изнуренная облегчением.

Он приглашал ее пообедать. Она с радостью приняла приглашение, положила трубку и отправилась совершать омовение, гидротерапию и наводить красоту. Приемник долбил одно и то же — она заткнула его и закрылась в ванной. Жорж приехал за ней на машине в час дня. Она села рядом с ним. Он поцеловал ее нежно, пылко и даже эротично, включая при этом автомобильный приемник, потому что было время информационного выпуска.

И вот так, с расплющенными губами, со щекочущими волосами и с тающим телом, она услышала, что в деле Марсова поля и сада Трокадеро есть новости и вскоре на него будет пролит свет благодаря свидетелю, личность коего пока не открыта. Возможно, к вечеру удастся рассказать об этом подробнее. Франсуаза мгновенно стала гиперсимпатикотонированной сверху донизу и оставалась таковой и в ресторане. Даже фильм Жан-Хрюкэ Удара, который они смотрели с Жоржем, не улучшил ее состояния.